Политика СССР в отношении Китая в условиях маньчжурского кризиса: от маньчжурского инцидента до начала советско-японских переговоров о продаже КВЖД (1931 – 1933 гг.)

В целом же, по мнению некоторых современных исследователей, отнюдь не внешнеполитические и идеологические расхождения между Японией и Советским Союзом способствовали началу японской агрессии в Маньчжурии. В сентябре 1931 г. всё ещё не были восстановлены прерванные в 1929 г. советско-китайские дипломатические и консульские отношения, что явилось одним из обстоятельств, облегчивших вторжение Японии в Китай. Их восстановление в полном объёме явилось одним из прямых последствий японской агрессии в Маньчжурии[17, с. 284].

Резкое обострение международной обстановки и очевидный кризис Версальско-Вашингтонской системы, не способной обеспечить суверенитет Китая, равно как и слабость самой республики, привели к тому, что в правительстве Чан Кайши усилились позиции сторонников нормализации советско-китайских отношений. В то же время советское правительство, принимая решения по вопросам своей дальневосточной политики, учитывало, что не только Китай, но и СССР не был готов к войне с Японией, а тем более - к войне на два фронта.

Поэтому когда 6 июня 1932 г. Центральный политический совет Гоминьдана принял решение о проведении секретных переговоров с СССР, сведения о которых просочились в печать, то представители советского руководства восприняли эти новости благожелательно. Политбюро обсуждало данный вопрос на заседании 16 июня 1932 г.[18, с. 164]. И.В. Сталину о прощупывании китайцами почвы для ведения переговоров было доложено ещё 12-го числа[18, с. 165-166]. Уже на следующий день он дал ответ информировавшим его В.М. Молотову и Л.М. Кагановичу, в котором соглашался с инициативой своих соратников о необходимости получения от Нанкина конкретных предложений в письменном виде[18, с. 166].

Тем не менее, в частном порядке (в послании главе советского правительства от 19 июня 1932 г.) генсек высказался о китайской стороне достаточно нелицеприятно: «Предложение нанкинцев о пакте ненападения – сплошное жульничество. Вообще нанкинское правительство состоит сплошь из мелких жуликов. Это не значит, конечно, что мы не должны считаться с этими жуликами, или их предложением о пакте ненападения; но иметь в виду, что они мелкие жулики, - всё же следует»[19, с. 240-241].

Тем временем, 26 июня 1932 г. представитель Китайской республики на Женевской конференции по разоружению Янь Хуэйцин вручил наркому по иностранным делам СССР М.М. Литвинову письмо, в котором предлагалось восстановить дипломатические отношения между двумя странами и обсудить вопрос о заключении договора о ненападении между Советским Союзом и Китаем. Примечательно, что полугодом ранее, судя по телеграмме от 20 января 1932 г., направленной военным атташе Японии в Москве подполковником Касахара Юкио помощнику начальника Генштаба Японии, другой делегат на конференции по разоружению, генерал-майор Татэкава Ёсицугу (начальник оперативного отдела Генштаба сухопутных войск Японии) во время пребывания в Москве высказал следующее мнение: «…в какой бы форме Япония не стала бы сейчас утверждать своё влияние в политическом и экономическом отношении в Сев. Маньчжурии – СССР не предпримет никаких контрмер. Если Советскому Союзу придётся применить вооружённую силу, то ему, в силу экономических затруднений, грозит развал изнутри. Необходимо использовать настоящий момент для того, чтобы незамедлительно утвердить своё влияние в Северной Маньчжурии. Что касается количества войск в Северной Маньчжурии, то можно ни с кем не считаться. Необходимо сейчас же отправить в Маньчжурию возможно большее количество войск»[20, л. 194].