Политика СССР в отношении Китая в условиях маньчжурского кризиса: от маньчжурского инцидента до начала советско-японских переговоров о продаже КВЖД (1931 – 1933 гг.)

Введение

В историографии [1, 2, 3] достаточно широко известны термины «маньчжурский (мукденский) инцидент» и «маньчжурский кризис». Маньчжурский инцидент, т.е. подрыв железной дороги около Мукдена (ныне Шэньян) 18-19 сентября 1931 г. и последовавшее за этим наступление японской Квантунской армии на китайские позиции, стал началом захвата северо-восточного Китая и предвестием Второй мировой войны на Дальнем Востоке. Маньчжурский инцидент положил начало маньчжурскому кризису - внешнеполитической ситуации, сложившейся вследствие оккупации Японией Маньчжурии и дальнейшего продвижения японской Квантунской армии в сторону советских границ, что вызывало в разные периоды кризиса различную реакцию со стороны руководства СССР. При этом маньчжурский кризис формально продлился для Китая и стран Запада до мая 1933 г., а для СССР – до марта 1935 г., завершившись лишь с продажей КВЖД Японии.

Реакция советского руководства на маньчжурский кризис находила своё отражение как во внутри-, так и во внешнеполитических мероприятиях советского правительства, в том числе в отношении Китайской республики. Хронологические рамки статьи связаны, с одной стороны, с началом маньчжурского кризиса (середина-конец сентября 1931 г.). С другой - с подписанием японо-китайского соглашения в Тангу в мае 1933 г. и официальным началом советско-японских переговоров о продаже КВЖД в июне 1933 г. Последние обстоятельства не только напрямую затрагивали интересы Китая, так и заметно влияли на дальнейшее развитие советско-китайских отношений.

В первую очередь необходимо отметить реакцию руководства СССР на события в Китае в сентябре 1931 г. Первыми, что вполне закономерно, высказались дипломаты. 19 сентября 1931 г. в рамках проходившей в Москве советско-китайской конференции по вопросу о продаже КВЖД Китаю, заместитель наркома по иностранным делам Л.М. Карахан, (который ещё со времён совместной работы с Г.В. Чичериным руководил восточными отделами наркомата[4, с. 64]), в разговоре с китайским представителем Мо Дэхоем уведомил последнего о нескольких телеграммах из Шанхая. В них сообщалось об оккупации японскими войсками Мукдена и населённых пунктов в Южной Маньчжурии [5, с. 527-528].

Китайский «полпред» [6, с. 65], собравшись с мыслями, нашёл в себе силы предположить, что всё дело вероятно в широко известной истории с расстрелом японского капитана Накамуры и его спутников [2, p. 67], которая вполне могла стать поводом для обвинений Китая в недостаточной охране японских резидентов. Мо Дэхой, кроме того, оценил Японию как «сильную и агрессивную империалистическую державу», с которой не обладающий «воинственным характером» Китай не собирается воевать [5, с. 527-528].

23 сентября 1931 г. появилась первая реакция И.В. Сталина на события в Маньчжурии. В своём послании Л.М. Кагановичу и В.М. Молотову генсек указывал, что «1) Вероятнее всего, что интервенция Японии проводится по уговору со всеми или некоторыми великими державами на базе расширения и закрепления сфер влияния в Китае. 2) Не исключено, но мало вероятно, чтобы Америка подняла серьёзную бучу в защиту Чансуеляна [Чжан Сюэляна] против Японии, ибо при нынешнем положении она может обеспечить себе «свою долю» в Китае и без конфликта с Японией, даже с согласия самих китайцев. 3) Не исключено, и даже вероятно, что японцы имеют согласие на интервенцию со стороны некоторых влиятельных милитаристских групп Китая, вроде…старомукденцев типа Чандзосяна [Чжан Цзолиня], или всех этих групп вместе[7, с. 116]. Учитывая эту точку зрения, фактически определявшую дальнейшую линию поведения в отношении маньчжурского инцидента, можно согласиться с мнением В.В. Чубарова. Он полагает, что первоначально советское правительство, как, впрочем, и правительства западных стран, не придало серьёзного значения действиям Квантунской армии. Т.е. считало, что Япония осуществляет акцию, близкую по содержанию советской в 1929 г., направленную на то, чтобы «наказать» китайцев, которые не хотят выполнять существующие договорённости[8, с. 119-120].