Текущий номер: #3 — 2024
Архив: #2 — 2024 #1 — 2024 #4 — 2023 #3 — 2023 #2 — 2023 #1 — 2023 #4 — 2022 #3 — 2022 #2 — 2022 #1 — 2022 #4 — 2021 #3 — 2021 #2 — 2021 #1 — 2021 #5 — 2020 #4 — 2020 #3 — 2020 #2 — 2020 #1 — 2020 #4 — 2019 #3 — 2019 #2 — 2019 #1 — 2019
Династический цикл в истории Китая и Тайпинское восстание
Очередным мифом традиционной историографии в трактовке династического цикла является утверждение, что кризис разрешался вслед за воцарением «здоровой» новой династии. Фактически воцарение только усугубляло кризис и требовалось около одного поколения для ликвидации последствий. Условия, сложившиеся в Китае в первой половине XVII в. значительно осложняли решение этой непростой задачи. Фактически первые три десятка лет маньчжурской монархии – были тяжелейшей борьбой за право на существование. Более того, приход к власти иноземцев только придал существующему кризису новые черты. Таким образом, выходов из сложившейся ситуации могло быть два: 1) стимулирование начавшихся перемен; 2) всемерное искоренение «пагубного начала» и консервативная реставрация конфуцианской монархии. Первый вариант был абсолютно неприемлем для сил, пришедших к власти. Потому-то с первого дня пребывания за Стеной, маньчжуры активно занялись реставрацией всей системы отношений, свойственной конфуцианской монархии. Особое место в управляемом символически государстве – приобретала проблема идеологического укрепления основ режима, так что централизация духовной жизни в Китае в этот период приобретает немыслимые ранее масштабы.
Подобная политика имела весьма серьезные последствия: так как не были ликвидированы глубинные причины перемен в китайском обществе, социум разъедала своего рода «эрозия», приведшая к распаду единой страны на провинциальные этнокультурные, родственные, земляческие, сектантские общины. В условиях небывалого демографического взрыва обострилась борьба между провинциальными и земляческими группировками и профессиональными кланами. Усилилось противостояние Юга и Севера. Одновременно произошел раскол между конфуцианской ортодоксией и народной культурой, даосско-буддийской в своей основе, и не унифицированной в каноне. Современники остро переживали конфликт между официальным об-разом правления (смысл которого оказался утраченным) и всем тем, что уже не помещалось в рамки канона. Этот же курс привел к стремлению к само-изоляции, и к её идейному оправданию.
Цинский кризис и место Тайпинской утопии в нём. Перечисленного достаточно для характеристики обстановки, в которой зарождалась идейная доктрина Хун Сю-цюаня (1814–1864) и Небесного государства Великого спокойствия. Восстание 1851–1868 гг. является уникальным в мировой истории явлением, во-первых, в силу перечисленных выше обстоятельств, во-вторых, тем, что именно в Тайпин Тяньго нашёл отражение механизм воплощения в жизнь разработанной утопической идеи. Это последнее резко выделяет тайпинское движение среди прочих крестьянских восстаний фазы циклического кризиса. Проблема типологии династического цикла и циклического кризиса здесь теснейшим образом переплетается с проблемой генезиса утопического учения и его соотношения с массовым сознанием. Если рассмотреть указанную проблему с точки зрения цикличности китайской истории, выявляется, что утопии в Китае всегда появляются на определённой стадии династического цикла.
Социально-экологический кризис в Китае достиг апогея в 30-е гг. XIX в., в обстановке, когда население достигло уровня 430 млн. чел. (по данным официальных ревизий), что означало крайнее обострение продовольственного вопроса. Как подсчитано Э.С. Кульпиным, число засушливых лет в XIX в. увеличилось в 1½ раза, по сравнению с предшествующим столетием, а наводнений – даже в 8 раз [10, c. 160]. Предшествующие кризисы сходного масштаба имели место в середине XIV и в середине XVII вв., но Цинский заметно превосходил их по масштабам, главным образом, из-за беспрецедентного демографического давления [10, c. 165]. Структурно, впрочем, ситуация была аналогичной.
В условиях абсолютного господства конфуцианства в китайском сознании, идеологии и проч. форма выражения протестной (утопической) идеологии не могла не быть конфуцианской и неоконфуцианской. Это может быть доказано эмпирически: все литературные (главным образом, поэтические) и политические утопии в Китае появлялись либо в стагнационной части династического цикла, либо сразу после периода чжун син. Таковы: утопия «колодезных полей» (цзинь тянь) Мэн-цзы (389–272 гг. до н.э.), созданная на¬кануне объединения Китая, утопия Хэ Сю (129–182), созданная накануне падения династии Хань, «Персиковый источник» Тао Юань-мина (365–427), созданный в разгар периода Лючао. К началу Троецарствия относятся построения даоса-радикала Бао Цзинь-яня. Продолжение «Персикового источника» было создано великим поэтом и политическим деятелем Су Ши (1036–1101) незадолго до падения Северного дома Сун (960–1127). Родоначальником собственно политической конфуцианской утопии в Китае может быть признан великий предтеча неоконфуцианства Хань Юй (768–824), чьи жизнь и творчество пришлись на время существования оправившейся от восстания Ань Лу-шаня Танской империи.
Мартынов Дмитрий Евгеньевич, д.и.н., профессор Российская Федерация, г. Казань, ИМО КФУ Мартынова Юлия Александровна, к.и.н., доцент Российская Федерация, г. Казань, ИМО КФУ