Рецензия: Intercultural masquerade: new orientalism, new occidentalism, old exoticism / ed. by regis machart; fred dervin; minghui gao. – heidelberg, n.y., dordrecht, l.: springer-verlag berlin heidelberg, higher education press, 2016.

Вернемся к цитируемой статье Л.Б. Алаева [1], а также к рецензии Эми Ли Сяофань [5]. В последней ориентализм подается как «властный дискурс», направленный от более сильного к менее сильному, т.е. культурные стереотипы рассматриваются как средство контроля и выражения превосходства. То есть, в условиях экономического и культурного возвышения Востока (по крайней мере, Индии и Китая) и смещения глобального равновесия происходит присваивание европоцентризма «наоборот», в качестве которого, собственно, оксидентализм и выступает. Ли Сяофань задается вопросом, как выйти за рамки европоцентрической критики европоцентризма; т.е. в ее глазах проблема не выходит за пределы постколониальной критики [5]. Между тем, Л. Алаев очень проницательно рассмотрел данную коллизию, конкретно о которой вряд ли был осведомлен. Несмотря на попытки интродукции, возобладала идея, что «Россия никогда не была в полном смысле колониальной державой, что в Российской империи все нации и конфессии мирно уживались…». То есть концепция Э. Саида была «не про нас» [1, c. 24]. Существенно и то, что в сформированном позитивизмом общественном сознании Запада идеологическая ангажированность воспринимается как нечто чрезвычайно негативное, тогда как в Советском Союзе (да и в нынешней России) ею гордились. Ученые-гуманитарии не просто работали «в поле» или в тиши кабинетов, но и находились при этом «на переднем крае идеологической борьбы» [1, c. 25]. Не забудем, кстати, что и сама концепция Э. Саида являлась постмодернистской по своей сути, едва ли не гранича с симулякром: в «Ориентализме» прямо заявлено, что автор не собирается рассуждать на тему, существует ли «реальный или подлинный Восток»; взамен следовало описание системы идеи [1, с. 25–26].

Эксперимент, таким образом, не удался. Тем не менее, рецензент признает, что, по крайней мере, материал половины из прочитанных эссе нам лично крайне интересен, и может послужить для весьма и весьма углубленных штудии и, как следствие, обобщении . Опыт, как не надо издавать коллективные монографии молодых и маститых авторов, тоже, как представляется, не пропадет втуне. Сборник «Intercultural Masquerade: New Orientalism, New Occidentalism, Old Exoticism» представляет интерес хотя бы тем, что наглядно демонстрирует, где именно проходит «передний край»: если не идеологической борьбы, то, по крайней мере, освоенной исследователями территории. Более того, декларировать разрыв с европоцентризмом в условиях, когда совершенно отсутствует методологическая альтернатива, слишком сильно напоминает достоевское «…какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся?» («Записки из подполья», ч. I, гл. III). Почти столетие назад немецкий философ и культуролог Эрнст Трельч весьма прозорливо отмечал, что понимание чуждой исследователю культуры ограничивается лишь конструированием общих исторических понятии . Если наука, включая гуманитарную, была создана на определенном этапе исторического развития представителями одной — западной — цивилизации, и далее заимствуется представителями неевропейских культур, к этому необходимо относиться как к данности. Эмоции несовместимы с научным познанием. Да, мы все очень разные, и дихотомия «Восток» – «Запад» остается действительной, ее невозможно отменить одной подписью на указе или нажатием клавиши «delete».