Рецензия: Intercultural masquerade: new orientalism, new occidentalism, old exoticism / ed. by regis machart; fred dervin; minghui gao. – heidelberg, n.y., dordrecht, l.: springer-verlag berlin heidelberg, higher education press, 2016.

В седьмой главе сотрудника Университете Рикке (Токио) Юко Каваи сразу постулируется, что «японский национализм неотделим от западного ориентализма» (P. 97). Эта проблема рассматривается на крайне специфическом материале: конструирования идентичности японо-бразильцев методами ориентализма — через съемки первого сериала на тему японской миграции в Бразилию. Японо-бразильцы, при этом, определяются как «бывшие японцы» (P. 110), которые, однако, сохраняют определенные традиции и внешние атрибуты, а самое главное — утранационалистический дух. Это показано на материале телесериала «Хара и Нацу», который был показан на одном из каналов NHK в 2005 г. (P. 97) В сюжете данного сериала японо-бразильцы и японцы противопоставляются друг другу, хотя и считаются «близнецами-братьями»: японо-бразильцам, якобы, более свойственны патриархальность и традиционные ценности, а особенно — патриотизм и верность императору. Открыто выражена мысль, что современные японцы утратили свою «японскость» (authentic Japaneseness). Однако чуть ниже автор приводит статистику, которая окончательно разъясняет контекст сериала: в связи с экономическим и демографическим спадом 2000-х гг., японское правительство сначала финансировало въезд в страну представителей этнических японских диаспор, а позднее, когда нужда в этом отпала, стало выталкивать их из Японии. «Символическое использование диаспоры неотделимо от ее же материального использования» (P. 114).

Восьмое эссе принадлежит Марион Деком (Институт межкультурных исследовании , Монпелье) и посвящено весьма своеобразному предмету: демонизации китайской культуры в массовой литературе 1880–1950 гг. Это была эпоха первои волны опасении «же лтои угрозы», причем значительную часть текстов создавали писатели, никогда не бывавшие в Китае, как Сакс Ре мер, создатель сериала о зловещем докторе Фу Маньчу (P. 119). М. Деком удалось сделать замечательное наблюдение: на вполне представительном литературном материале она показала, что китайские злодеи массовой литературы сплошь описаны как выпускники европейских и американских университетов, т.е. как освоившие всю мудрость и предприимчивость Запада, встроившиеся в его общество, на так и оставшиеся карикатурой на Запад (P.131–132).

Завершается сборник статьей Эмили Гииере (Университет Монпелье), которая осуществила сводный анализ эволюции образа Запада в китайской литературе эпох Республики, маоизма и в пост-маойстскую эру. Это проекция докторской диссертации Э. Гииере, посвященной женской литературе в Китае в 1919–2000 гг. Соответственно, образ Запада в китайской литературе подается через призму женского вопроса, и здесь действительно можно выделить три несхожих этапа. Радикальный поворот автор находит в «Движении 4 мая» 1919 г. после которого в Китае стало заметнее движение за эмансипацию женщин. Однако японская агрессия усилила радикализацию китайского общества и обусловила общий патриотический (читай: националистический) поворот в китайской культуре, насильственно прерванный маоистскими экспериментами. Наконец, после 1970-х гг. начался современный этап. Примечательным в данном контексте является то, что разница между Китаем и Западом вообще очень рано стала осмысливаться в категория мужественности и женственности, при этом политика реформ и открытости может истолковываться как попытка возрождения мужественности как части китайской идентичности, которая может быть возрождена под сенью Запада (P. 141–145).

Итак, книга прочитана. Признаемся, что первым чувством во время и после прочтения было — недоумение. Сборник эссе, несмотря на заявленное в предисловии концептуальное единство, вышел неровным как в содержательном, так и методологическом отношении. Главным же вопросом, которым внимательный читатель будет озадачен, — какое это имеет отношение к ориентализму-оксидентализму, и какие именно новые аспекты или подходы удалось выявить? Если бы мы выступали редактором-составителем, то в итоге получилась бы двусоставная книга с разделами об образовании (и она бы касалась этнографии и социологии) и культурологии, и заглавии ее , быть может, было бы сочетание «новые тенденции», но точно не было бы «ориентализма / оксидентализма». Более того, заявленная составителями задача широкои репрезентации «Другого» явно не выполнена, и никакого особенного единства в опубликованных материалах не прослеживается. Нет и декларируемой ныне к месту и не к месту междисциплинарности. Между прочим, это само по себе заставляет задуматься, имеем ли мы дело лишь с авторско-редакторской неудачей, или же проявлением системного явления, — невозможностью обобщении при нынешнем уровне источниковои фундированности и методологической зрелости? Нам представляется, что налицо вторая причина. Если критика ориентализма в сборнике была заявлена еще в редакторскои статье, то гораздо менее удачно вышло с оксидентализмом. Самым тонким в данном контексте нам показалось суждение Юко Каваи, что восточный (как минимум, японский) взгляд на Запад является всего лишь «авто-ориентализмом» (auto-Orientalism: P. 113), посредством которого представители восточных культурных или властных элит эксплуатируют привычные на Западе стереотипы, – в своих, разумеется, целях. В статье Юко Кавай очень тонко показано, что оксидентализм не является простои антитезой ориенталистскому сознанию, ни, — тем более! — некой формой критики или сопротивления; нет, это все то же вертикально-ориентированное сознание, которое ничем не может послужить для понимания ни Запада, ни Востока.

Также едва ли удачной вышла попытка проблематизировать культуру вообще и интеркультуральность, в частности. Здесь мы сталкиваемся с главным «грехом» не только данного конкретного сборника, но и большого пласта аналогичных работ — их крайнюю методологическую слабость. Мешает ли этому слишком специализированное образование или некие политические (политкорректные, точнее) инсинуации вокруг авторского коллектива, — автор этих строк судить не берется. Между тем, сделанное Ян Пэйдуном наблюдение сильно выиграло бы, если бы автор прямо указал, что это в очередной раз подтверждает концепцию П. Бурдье, согласно которой общая этническая принадлежность и традиции совершенно не гарантируют единства культурного опыта или чувства идентичности. И эта проблема, как мы убедились, практически никем не затронута. «Маскарада», заявленного в заглавии, не получилось.